Город мертвых - Страница 52

– Во сне я видела свет в твоем взоре и поначалу испугалась, но потом поняла, что бояться нечего. Я вспомнила Притчи, «светлый взгляд радует сердце», и поняла, что ты наш друг.

Когда Девкалион заговорил, его голос звучал глубже и резонировал сильнее, чем обычно:

– Что произошло в этом сне?

– Мы пришли к берегу моря, и вода была темной, бурной. С нами было очень много детей, наших детей и тех, кого я никогда раньше не видела. Мы бежали от чего-то, я не знаю от чего, но за нами гналась смерть. Мы были как израильтяне на берегу моря, и ты явился к нам ниоткуда, в единый миг оказавшись среди нас. Ты разделил море и велел детям следовать за собой, и они были спасены.

– Я не способен разделить море и создать сухой путь по нему, – сказал Девкалион. – Но я могу сделать нечто иное, я покажу вам, и тогда вы решите, доверите ли мне своих детей.

– Я всем рассказала свой сон, – промолвила Долли. – Я знала, что он пророческий, настолько он был ярким. Я знала, что однажды ты появишься среди нас из ниоткуда.

Другие женщины двинулись через комнату к Девкалиону, и за ними последовали мужчины.

Долли сказала:

– Ты очень много страдал.

– И были времена, когда я причинял страдания, – признался он.

– Мы все причиняем их, так или иначе. Могу я прикоснуться к твоему лицу?

Он, кивнув, наклонился к ней.

Она подняла руку, вначале к нетронутой половине, прижав ладонь к его щеке, как могла бы сделать любящая мать. Затем ее пальцы осторожно прошлись по контурам искалеченной стороны, ужасного провала и вздувшихся шрамов.

– Ты красив, – сказала она. – Очень красив.

40

Вначале, когда три луча фонариков заскользили взад-вперед, выхватывая из темноты лишь части поблескивающих контуров и заставляя тени съеживаться и отступать, Брюс Уолкер не мог понять, что же это за штуки свисают с двенадцатифутового потолка школьной кухни. Бóльшая часть была подвешена над кухонными столами и казалась огромной, масляной на вид и даже в некотором роде неприличной, но отдельные висели и в широких проходах.

Поверхность каждого из объектов имела грязные оттенки серого. Однако среди этой серости тут и там блестели серебристые кляксы и прожилки, напоминающие алмазную пыль.

Юный Тревис, будучи поклонником жанров совершенно иных и гораздо более мрачных, чем вестерны авторства Брюса, быстрее идентифицировал эти таинственные мешки:

– Коконы.

И, как будто слово спровоцировало ответ, из ближайшего к мальчику мешка раздался шуршащий шум. А затем существа, формирующиеся в других коконах, тоже забеспокоились, зазвучав хором шелестящих звуков, напоминающих скольжение бесчисленных змей, свившихся в клубок и шипящих на угрозу так, словно младшая школа «Мериуитер Льюис» была не школой, а бездонной ямой в сердцевине мира, где ждал их древнейший из змей, золотоглазый и вечно голодный.

– Замрите, – прошептал Салли Йорк.

Брюс и Тревис последовали совету бывалого искателя приключений, отчасти потому, что, несмотря на шум, внутри коконов, похоже, ничего не двигалось. Их поверхность не рябила и не надувалась, намекая на немедленное рождение.

Пока шелестящий шум постепенно стихал, Брюс смотрел на Тревиса, черты которого светились в луче фонарика, отражавшемся от блестящего мешка. Лицо мальчика – нахмуренные брови, отчаянные глаза, мрачно поджатые губы – отображало его мысли так же четко и ясно, как электронная читалка показывает страницу книги на экране. Иногда насекомые свивали коконы поверх себя и парализованной, но живой добычи, которой будут питаться во время метаморфозы. Поэтому Тревис сейчас размышлял, не спрятан ли в тех отвратительных мешках персонал кухни, неспособный двигаться, но пребывающий в сознании, и его мама тоже, в объятиях какой-то бледной насекомой твари, которая уже приступила к трапезе.

Брюс содрогнулся и отчаянно захотел оказаться в кресле с кружкой пряного кофе и книгой Луиса Л’Амора либо Элмера Келтона, в которых злодеи не бывали хуже наемного стрелка, нечистого на руку шерифа или грабителей почтовых карет.

Когда восстановилась тишина, Салли Йорк прошептал:

– Тихо и плавно… держимся вместе… осматриваемся.

Поскольку кухня находилась в задней части школы, свет в ее окнах с улицы никто не увидел бы. Салли, однако, не предложил его включить, и Брюс подумал, что он, наверное, боится потревожить яркостью обитателей коконов. Или, возможно, беспокоится, что люди, вероятно, услышавшие выстрел из дробовика в дверной замок, могли бы обойти здание и проверить, – точнее, сделали бы это вообще не люди. В молчаливом согласии они старались держать фонарики пониже и подальше от окон.

По всей большой школьной кухне виднелись признаки борьбы. Перевернутое оборудование, разбросанные кастрюли и сковородки, разбитая посуда. Кухонный персонал, очевидно, отбивался.

У сдвоенных духовок фонарик Брюса высветил отрезанную руку. Он почти отдернул луч из-за отвращения, но подсознательно отметил в этой руке нечто более шокирующее, чем сам факт ее существования. Ему понадобилась минута, чтобы осознать: вместо большого пальца руки кисть украшал большой палец ноги, но не прикрепленный к ней каким-то психопатическим шутником, а словно естественным образом растущий из плоти.

Этот день слетел с катушек еще много часов назад, и он уже не ожидал, что два плюс два всегда будет равняться четырем. И все же отрезанная рука означала резкий поворот к реальности еще более странной, нежели та, которую он исследовал с тех пор, как в больнице отдаленные крики ужаса и боли долетели из подвала в его ванную через систему отопления.