Город мертвых - Страница 24

Внезапно Сэмми снова вдохновился энергией своей личной американской мечты.

Не только ради жителей Рейнбоу-Фоллс (которых очевидно уничтожали) и не только ради будущего человечества (висевшего на волоске), но и ради Синдиката Чакрабарти (который пока не создан, но однажды завладеет всем АМ-диапазоном страны), Сэмми захромал к «секвойе». Он собирался вытащить Мэйсона Моррелла из внедорожника или же быть забитым до потери сознания в процессе своей попытки.

К счастью, Девкалион достиг машины не только первым, но и вовремя. Двери джипа были заблокированы, однако прежде, чем Мэйсон сумел завести мотор, гигант подсунул свои большие руки под бок авто, схватился за раму и с усилием, заставившим его взреветь от боли или ярости, а может, от того и другого вместе, оторвал от земли пассажирскую сторону. Девкалион налег, еще раз налег, а потом перевернул «секвойю» на крышу.

17

Часть руки, лежавшая на полу в фойе дома начальника полиции Рафаэля Хармильо, состояла из большого пальца, указательного, соединявшей их ткани, называвшейся анатомической табакеркой, и мясистого основания большого пальца. Кончики большого и указательного пальцев были прижаты друг к другу, словно в жесте «ОК».

Фрост не знал, специально ли кто-то сложил их таким образом или жуткий жест вышел ненамеренно. Но в любом случае находка его не веселила.

Большинству копов не хватало острого черного юмора, когда они входили в ряды стражей порядка, однако в качестве психологического защитного механизма такое чувство развивалось довольно быстро. И все же Фрост подозревал – ни одна находка в этом доме не пощекочет темную часть его механизма веселья.

Проеденные края плоти выглядели так же, как и у оторванной ноги из гостиной. Бескровными. Глазированными, но изъязвленными. И плоть была неестественно бледна.

Даггет щелкнул выключателем, осветив открытую лестницу. Во время охоты лестницы – это хуже всего, не важно, вверх они вели или вниз. Ты оказывался уязвим сверху и снизу, тебе не за что было нырнуть, некуда идти, кроме как прямо по линии огня, потому что повернуться спиной и бежать – еще более надежный билет в морг.

Поднялись они осторожно, но быстро. Даггет шел первым, спиной к изгибу стены, сосредоточившись на верхней площадке. Фрост следовал в шести шагах позади, контролируя фойе внизу: хотя они и проверили первый этаж, за ними все равно мог кто-то пробраться.

Они больше даже не перешептывались. Им не о чем было говорить. Отныне осталось лишь ориентироваться на то, как будут развиваться события.

Фрост и Даггет не нашли никаких других частей, пока не достигли верхнего коридора, где на ковре лежало бескровное ухо, белое, как морская раковина. Судя по размеру и тонкости, ухо принадлежало маленькому ребенку.

У шерифа Хармильо было двое детей.

Из всех видов преступлений Фроста больше всего бесили дела с жестокостью по отношению к детям. Он не считал достаточным даже пожизненное заключение за убийство детей. Только медленные беспощадные казни.

Поведение Хармильо при исполнении в течение предыдущих двенадцати часов резко свидетельствовало о продажности. Если шеф являлся частью некого странного дела, то казалось вероятным, что он, а не какой-то серийный убийца, гонявшийся за ним, лишил жизни свою жену, тещу и детей. Убил их и расчленил.

Но у Фроста не укладывалось в голове то, что они до сих пор обнаружили. Огромные суммы текли в этот город через «Движение к Идеальному Миру», они же предполагали наличие преступного предприятия гигантских масштабов. Отмываемые денежные фонды были настолько велики, что не исключено: речь может идти даже о террористическом заговоре исторического значения. Копы, немыслимо богатевшие на помощи плохим парням, скрывали свою деятельность и едва ли пустили бы под откос свой денежный поезд, порубив семью на кусочки из-за ссоры с женой.

Четыре спальни, хозяйская гостиная, множество шкафов и две из трех ванных комнат явили взгляду лишь еще две жутких улики. Обе в хозяйской спальне.

На полу у гардероба лежала часть нижней челюсти, с двумя молярами, двумя премолярами и одним клыком. Между моляров тянулось нечто зеленое, возможно, кусочек кожицы сладкого перца или халапеньо. Части кости, которые должны были быть раздроблены при отламывании от основной челюсти, выглядели вместо этого… оплавленными.

И, поскольку это был не просто еще один обломок биологического мусора, но невероятная деталь сюрреалистической фантазии, вторая находка в хозяйской спальне оказалась ужаснее всего из до сих пор обнаруженного ими. Она лежала в углу аккуратно заправленной кровати, у изножья, но не так, будто ее аккуратно положили здесь, казалось, ее швырнули – или даже выплюнули. Толстый язык имел загнутый кончик, приподнятый, словно что-то облизывал. Если бы найден был только он, зрелище выглядело бы отвратительным и тревожным, но в сочетании с остальным все напоминало картину Сальвадора Дали, вдохновившегося Лавкрафтом. В центре толстого языка, не балансируя на нем, а глубоко вдавившись в плоть, вырастая из нее, находился карий человеческий глаз, не имеющий век.

Фрост первым увидел это уродство. И в момент обнаружения его охватило чувство, о котором он часто читал, но никогда еще не испытывал. Кожа на его шее похолодела, и по ней словно поползли вполне реальные пауки и многоножки.

Будучи агентом ФБР, отдела, эквивалентного подразделению, занимающемуся спецоперациями, он видел достаточно ужасов и был знаком со страхом разнообразной интенсивности и природы. Между тем до сих пор ничто никогда так глубоко не касалось запрятанных нервов, которые были не физическими нервами, а интуитивной чувствительностью к необъяснимому, не важно, сверхъестественной оно природы или всего лишь противоестественной. Ни его мировоззрение в целом, ни живая фантазия не могли объяснить существование подобной мерзости. Пока он глазел на нее, леденящее чувство проникало все глубже, от основания шеи ползло по спине, холод спускался по лесенке позвонков.