– Страшный, да?
– Нет. Вы выглядите забавно.
– Знаешь, что я сделал с ехидным гадом, который говорил, что я забавно выгляжу?
– Ничего хорошего, – ответил Намми.
Фрост с первого взгляда мгновенно понял, что рот в ладони ее руки настоящий, и все же попытался сказать себе, что это такая необычная многомерная татуировка или шуточный грим, потому что, будь рот настоящим, вся подготовка и весь опыт Фроста ни черта не стоили бы в этой ситуации. Ведь если рот настоящий, этому городу не нужны агенты ФБР под прикрытием, ему нужны экзорцисты, целый взвод экзорцистов.
Когда изо рта высунулся язык, облизывая зубы и неприлично трепеща, Фрост взглянул женщине в глаза. Раньше они были томными, словно она пребывала в полутрансе, но теперь изменились. Ее взгляд стал резким и прямым, пронзительным, как у хищной птицы, вот только ни у какой птицы глаза не могли гореть такой испепеляющей ненавистью, которой полыхал взор этого существа.
Синий шелковый халат, материализовавшийся вокруг нее, снова испарился, как пар, поднимающийся от сухого льда, а затем впитался в ее кожу. От пальцев ног до макушки она замерцала, словно знойное марево, и совершенные пропорции фигуры поплыли, как будто плоть и кости растаяли в ней, как теплый воск. Часть субстанции ее торса хлынула в вытянутую правую руку, и та разбухла, кожа на ней натянулась, будто оболочка сосиски, в которую накачали слишком много фарша. Рука стала толще, язык во рту на ладони потянулся к ним, и теперь он был серебристо-серым, плоским, как ленточный червь, волнами дергающимся в воздухе, а кончик его раздулся, как капюшон кобры.
Даггет испустил вопль отвращения и ужаса, испугавший Фроста, но также и подготовивший его к оглушительному грохоту пистолета партнера, к шести быстрым выстрелам, что эхом отразились от кафельного пола и стен, от стекла душевой кабинки, от зеркала, и это было словно полет в сердце грозовых туч, когда небо прошивает гром. Расстояние оказалось минимальным, а Даггет был мастером стрельбы, и Фрост видел, как пули рвут голое тело, искаженное, словно кто-то отражался в кривых зеркалах комнаты смеха на ярмарке.
Но не было никакой крови, раны не раскрылись мокрым и алым. Чудовище не упало, не подалось назад от ударов пуль усиленной мощности, вместо этого оно проглотило их, словно озеро – брошенный камень. Плоть даже не пошла концентрическими кругами, как было бы с водой в таком случае. Ткань приняла пули и тут же сомкнулась за ними, гладкая, без шрамов.
Следующие четыре выстрела Даггета были не успешнее первых шести, разве что извивающийся серый язык внезапно стал толще и метнулся к нему с молниеносной скоростью атакующей змеи. Теперь это был не язык, а сверло, которое ввинтилось в лицо Даггета. И в тот же миг перестало быть сверлом, превратившись в нечто вроде шланга пылесоса и втягивая содержимое его головы. Череп Даггетта схлопнулся, как бумажный пакет, голова исчезла в мгновение ока.
Попятившись от двери ванной, Фрост оступился, почти упал, но сохранил равновесие. В ванной, за открытой дверью, пистолет Даггета загрохотал по кафельному полу, но безголовое тело не упало. Казалось, теперь хищное серое щупальце состоит из роящейся массы крошечных существ, миллионов маленьких серебристых пираний, каждая из которых стремилась сквозь его шею наполнить мертвое тело, по всей видимости и удерживая его в стоячем положении, поскольку ноги дергались, а ступни словно танцевали по полу ванной. Видневшаяся за безголовой марионеткой штука, бывшая чуть раньше прекрасной женщиной, стала чем-то неописуемым, серо-серебристой массой с красными пятнами, которые быстро темнели до потеков угольно-серого, и это нечто выросло больше, чем было. И росло все сильнее, по мере того как ткани трупа втягивались внутрь, словно кола через соломинку, пока не осталась одна лишь пустая одежда, хлопавшая в воздухе, будто костюм чучела, а затем жадное щупальце, растворив и одежду, тоже всосало в себя ее.
Даггет был убит и поглощен за пять секунд.
Фрост бросился бежать.
Сэмми Чакрабарти всегда считал старое здание KBOW уродливой грудой кирпичей, но те самые детали, что казались ему отвратительными в прошлом, в теперешнем кризисе выглядели для него как нечто добродетельное.
Построенный в 1870-х местной ассоциацией фермеров, известной также как «Гранж», форт служил Гранж-Холлом, с кабинетами, залами собраний и большими комнатами для общих обедов и танцев.
Движение «Гранж» возглавили фермеры, в те дни желавшие, чтобы правительство конфисковало железные дороги и мельницы и начало управлять ими как общественными объектами, тем самым сняв с фермеров некоторые налоги и возложив их груз на других налогоплательщиков.
Большинство членов ассоциации руководствовалось личным интересом, но, как и в любом подобном политическом объединении, меньшинство являлось к тому же параноиками. Когда лоббируешь план отнять чужую собственность с целью личной выгоды, считать, что этот план вызовет решительное противодействие, – не паранойя, как и думать, что кое-кто может даже однажды ночью явиться с намерением использовать не только слова для попытки переубедить тебя. Однако истинные апостолы параноидальной веры распространяли дикие истории, больные фантазии о кровавых бойнях в дальних штатах, о яростных армиях железнодорожных бандитов и жестоких наемниках баронов местных мельниц. Рассказывали о том, что целые общества «Гранжа» были хладнокровно пущены под пули, сотни людей застрелены, забиты и зарезаны, затем их якобы поджигали и снова расстреливали, вешали и перевешивали, словесно оскорбляли, животные с их ферм были проданы в рабство, собак заставляли носить унизительные костюмы, амбары сжигали, земли солили и посыпали перцем.