– Мы уже собрали дюжину детей в этом доме, у Сэмплсов, – сказала Девкалиону Карсон. – Скоро их число увеличится. Только ты можешь вывести детей из города, этим своим способом, и отправить к Эрике.
Девкалион согласился:
– Стратегически разумно. Взрослые будут лучше сражаться, не отвлекаясь на беспокойство за судьбу оставшихся рядом детей.
– Можешь взять этот грузовик, чтобы перевезти их, – сказал Майкл. – Как только мы избавимся от мертвых репликантов в кузове.
Что-то привлекло внимание Девкалиона к ближайшему зданию. Карсон тоже это заметила и подняла дробовик.
Последовав их примеру, Майкл вдруг увидел Эддисона Хока, который вышел из крытого входа в офис «Газетт». Тот больше обычного походил на городского шерифа из старого вестерна Джимми Стюарта.
Карсон не опустила оружия. Газетчик был, очевидно, один в своем офисе. Возможно, настоящий Эддисон Хок сидел сейчас там, в темноте, с серебристой бусиной на левом виске.
– Я слышал радио, – сказал Хок. – Но не думал, что могу поверить в это.
– Поверьте, – отозвалась Карсон. – И остановитесь там на минутку.
– Я хочу оказать вам помощь, – сказал издатель. – Чем могу вам помочь? Такого просто нельзя допустить с городом, только не с этим городом, ни за что.
– Как мы можем быть в нем уверены? – спросила Карсон у Девкалиона.
– Ты имеешь в виду, кроме как выпотрошить и посмотреть, что внутри? Я не знаю. Но решать нужно быстро. И не только относительно него, но и всех, с кем мы отныне можем столкнуться.
Этой ночью Майкл впервые увидел снег. В Луизиане его не бывало, как и в Сан-Франциско. Он предполагал, что снег будет красив, и снег был красив. Не ожидал Майкл того, что снег будет тревожить, а снег тревожил. Миллионы кружащих снежинок, движение повсюду, так много, что ты уже не можешь доверять периферическому зрению и своему инстинкту и опознать нечто враждебное, пытающееся подобраться исподтишка. В безветренной темноте грациозное падение снежинок, все еще пушистых, хотя и немного более плотных, чем раньше, убаюкивало так же, как и волновало, сглаживало резкие очертания вещей, и красота этого зрелища бесконечно лгала о том, что мир – мягкое, нежное место без острых углов.
– Карсон, помнишь тех двоих, что пришли в ресторан за матерью Крисси Бенедетто? – спросил Майкл. – Какими они были?
Дениз Бенедетто, онемевшая, с поврежденным мозгом и серебряной бусиной на виске, каким-то образом сумела сбежать от своих ловцов. Два полицейских и один в гражданской одежде пришли за ней в ресторан, где обедали Карсон и Майкл.
– Они были наглыми, – сказала Карсон. – Высокомерными. Холодными ублюдками.
– Я прожил здесь всю жизнь, – с болью в голосе произнес Эддисон Хок. – За вычетом командировок. Тут мои родители. Моя тетя Бринна, она осталась совсем одна. Дядя Форрест и тетя Кэрри. Что, по-вашему, случится с ними? Что вы пытаетесь мне сказать?
– Высокомерные, холодные, – согласился Майкл. – И с почти что мертвыми глазами.
Карсон, чуть помедлив, опустила оружие.
– По-моему, иногда… остается лишь довериться и питать надежду.
Вначале казалось, что Ариэль поняла потребность Нэнси привести в порядок замусоренный пол сарая. Там была щетка, предназначенная именно для этой цели, и Нэнси усердно работала ею, начав от двери, через которую они вошли, и постепенно продвигаясь дальше, к складу. Она не собиралась убирать стойла – вычищать их от навоза, так точнее, – и чувствовала уверенность в своих силах противостоять этому искушению, пока не заглянет внутрь.
Лошади были генераторами беспорядка, повсюду разбрасывая свои яблоки и взбивая копытами мягкую подстилку на полах денников до тех пор, пока маленькие облачка пыли, смешанные с измельченной соломой и, скорее всего, навозом, не вылетали из-под дверей. Но, конечно, они были не грязнее других животных. Свиньи, коровы, куры и козы, собаки и кошки, птицы и рыбы, все они гадили, на земле, в море и в воздухе, гадили и мочились каждый день, каждый час, каждую минуту. Вся природа была грязным, необузданным хаосом, буйством растений, которые повсюду разбрасывали свои семена и споры, вырастали в немыслимой путанице, оставляли свои плоды гнить на земле, росли, пока не падали и не сгнивали сами, а затем вновь вырастали из собственной отвратительной гнили. И все это в полнейшей неразберихе, несимметрично, сплошная мешанина, грязь, теснота, все живое было сумасшедшим домом, пандемониумом с самого начала времен. Кому-то следовало положить конец этому хаосу, и Коммуна была готова к работе.
Нэнси, в частности, была готова к работе, сметая разбросанные повсюду клочья сена в маленькие кучки, а затем соединяя маленькие кучки вместе, в большие. Если бы можно было смести в кучу и лошадей, она бы с удовольствием сделала это, лошадей и мышей. Здесь, в углах и щелях всего сарая, наверняка были дюжины трясущихся и гадящих грызунов.
Через одиннадцать минут и сорок одну секунду после начала подметания пола Нэнси Поттер осознала, что Ариэль кричит. И осознала, что девочка кричит уже давно, наверное, минуту или дольше. Изначально звук казался недостаточно важным, чтобы позволять ему отвлечь Нэнси от подметания, и она не зарегистрировала источник, это был лишь надоедливый фоновый шум. Неохотно, помедлив еще двадцать три секунды, она приостановила подметание и обернулась к девочке.
Ариэль яростно дрожала, крича. Не просто дрожала. Вибрировала. Она была похожа на машину, в которой одновременно слетели несколько маховиков и теперь шатуны стучали, рычаги бились в коленвал, пересекающиеся волны сотрясений расшатывали швы, винты и болты до единого.